28.05.2017
Гиены и царицы
Сколько может дать мужчина за ночь с женщиной? Если верит легендам, максимальная ставка была – собственная жизнь.
Вряд ли кто не слышал душераздирающего рассказа о Клеопатре, дарящей своим поклонникам немыслимое блаженство любви, чтобы наутро лишить их жизни. По-видимому, первоисточником этого ставшего народным сюжета служит свидетельство Аврелия Виктора («О знаменитых людях», LXXXVI): «Она была так развратна, что часто проституировала, и обладала такой красотой, что многие мужчины своей смертью платили за обладание ею в течение одной ночи».
Столь необычные тарифы закрепили за последней египетской царицей дурную славу – безотносительно к тому, насколько правдивы были подобного рода рассказы. Когда почти две тысячи лет спустя русский поэт, любитель Африки и певец жирафов, написал стихи о гиене, он сразу же вспомнил и о царице, что властвовала когда-то над нильской страной.
Над тростником медлительного Нила,
Где носятся лишь бабочки да птицы,
Скрывается забытая могила
Преступной, но пленительной царицы.
Ночная мгла несет свои обманы,
Встает луна, как грешная сирена,
Бегут белесоватые туманы,
И из пещеры крадется гиена...
... «Смотрите все, как шерсть моя дыбится,
Как блещут взоры злыми огоньками.
Неправда ль, я такая же царица,
Как та, что спит под этими камнями?
В ней билось сердце, полное изменой,
Носили смерть изогнутые брови,
Она была такою же гиеной,
Она, как я, любила запах крови»...
Здесь, в парке Амбозели, я впервые увидал гиену в ее среде обитания. Надо сказать, что, будучи на «своем» месте, она совсем не производит такого отталкивающего впечатления, как в зоопарке (не говоря уж о рисунках в книжках или мультиках). Вполне себе милое создание, достаточно грациозное – сказывается принадлежность к кошкообразным – любит, как и всякий зверь, свое дитя. А что питается падалью – так ведь от этого всей природе только польза, не говоря уж о том, что сам лев порой не брезгует падалью.
Маленькие гиенята еще сосут молоко, но уже постепенно переходят на прикорм. Прикорм им доставляет папа, отрыгивающий часть проглоченной на ночной охоте пищи.
Накормив молодняк, самец пробует получить от самки в награду немного секса. Но самка явно не настроена на любовь
В общем, милая семейная сцена. Ни в облике, ни в поведении гиен ничего отврательного не видно.
Тем не менее, за гиенами в людских преданиях прочно закрепилась дурная слава. Как и за «преступной, но пленительной» царицей – справедиво, нет ли, бог весть. Из всех мэтров искусства, кажется, только Киплинг ставил гиен в пример людям:
"Гиены и трусов, и храбрецов
Жуют без лишних затей.
Но они не пятнают имен мертвецов:
Это – дело людей"
Если вспомнить о тех гнойных пидорах, которые то и дело оплевывают память павших в Великой Отечественной, то, право, нельзя не полюбить гиен.
Николай Гумилев – один из немногих, кто в русской поэзии продолжал лермонтовские традиции. Наверняка в его стихотворении о развратной и кровожадной царице хотя бы косвенно переломилось воспоминание о знаменитом лермонтовском стихотворении, в котором фигурировал схожий персонаж.
В глубокой теснине Дарьяла,
Где роется Терек во мгле,
Старинная башня стояла,
Чернея на черной скале.
В той башне высокой и тесной
Царица Тамара жила:
Прекрасна, как ангел небесный,
Как демон, коварна и зла.
Как и Клеопатра, лермонтовская Тамара предоставляла путникам полный набор плотских утех; наутро же незадачливых посетителей кидали в реку.
Лишь Терек в теснине Дарьяла,
Гремя, нарушал тишину,
Волна на волну набегала,
Волна погоняла волну.
И с плачем безгласное тело
Спешили они унести.
В окне тогда что-то белело,
Звучало оттуда: прости.
С легкой руки Маяковского героиню лермонтовского стихотворения многие стали отождествлять с царицей Тамарой, правящей Грузией в эпоху ее политического и культурного расцвета. Именно об этой царице писал когда-то Шота Руставели:
«Косы царственной – агаты, ярче лалов жар ланит.
Упивается нектором тот, кто солнце лицезрит».
Наверняка придвоный поэт, как и положено ему по должности, малость преувеличивал: сохранившиеся изображения Тамары Георгиевны Багратиони не дают основания считать ее сногсшибательной красавицей. Раным образом нет в источниках ни намека на какие-либо египетские ночи – ни в долине Дарьяла, ни где-либо еще. Тамара была женщиной умной, серьезной, набожной и очень занятой, так что вряд у нее имелось желание и время для сексуально-кровавых игрищ и прочей херни, привлекательной лишь для обладевших от безделья людей.
Возможно, Лермонтов слышал народную легенду о другой царице - Тамаре Имеретинской жившей уже в XVI столетии, когда Грузия была уже разроблена и бессильна. По смутным и противоречивым известиям, именно эта Тамара обладала коварным нравом и именно она жила в башне в Дарьяльском ущелье.
Что бы там ни было на самом деле и какую царицу подразумевал Лермонтов, - но Маяковский понял так, что речь идет о правнучке Давида Строителя. Как следствие, в его стихотвоении «Владикавказ-Тифлис» Руставели водит «шашни» с Тамарой, а потом катится в Терек, «костями хрустя». Маяковский, однако, дал еще большего маху: героиню лермонтовской поэмы «Демон» он тоже отождествил с царицей Тамарой – имя-то такое же! И вот он пишет «Тамару и демона», где фигурирует Терек, царица Тамара и демон; стихотворение радует рифмой «Терека-истерика» и сравнением Терека с Есениным, который шумит в участке...
В общем, даже у великих поэтов случаются досадные ляпы и жуткие неудачи. И мало заявлять, подобно Маяковскому, что ты грузин – нужно предварительно ознакомиться хотя бы с азами грузинской культуры.
Что до легендарых кровожадных цариц, то их сопоствление с гиенами тем оправданнее, что, согласно древним поверьям многих народов, гиены будто бы подманивают людей, искуссно подражая голосу человека. Альфред Брем передавал рассказы арабов о том, что всякий, кто съест мозг гиены, сойдет с ума, что человека, убивший гиену, превращается в женщину и т.п. Сам Брем находил гиен «безобразными». Мне они таковыми не показались, хотя красавцами их, понятное дело, тоже не назовешь. Что то знаменитого хохота гиен, который называют то адским, то сатанинским, - ей богу, это уж точно преувеличение. Могу говорить это с уверенностью, поскольку вдовль наслушался гиен в кемпах – и в Цаво Вест, и в Масаи Мара.
А вот что прекарсно без всяких спор и вопросов – это, конечно, Килиманджаро в своей снежной шапке.
Мы прощаемся с Амбозели. Впереди перелет в Масаи-Мара.
.
Теги: бисер, путешествия, история
Количество показов: 18005
Автор:
pumba
Количество голосов:
4
Рейтинг:
3.38
.
